Тексты III
21.МОРСКОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ
22.СРЕДНИЕ ВЕКА
23.ЖИВАЯ ЖИЗНЬ
24.П.П.С.
25.АПОКАЛИПСИС V.1.1.
26.ЧТО-НИБУДЬ МРАЧНОЕ
27.ДЕТИ КОЛОВРЫТА
Роман занимался в спортзале. Это было его хобби. Но оно было не просто так, как и все в жизни Романа. Роман хотел стать сталью, и он ей становился. Блеск глаз тупел, мозг заленился. Но Роман продолжал, пока за полгода не стал идеальной машиной. Его одолел зверский инстинкт. Он перестал спать, ел только мясо, начал ненавидеть электричество и людей. Он бродил по ночам по городу, прижимаясь к асфальту своим серым плащом. С работы его выгнали, он сломал несколько столов и вывернул руку директору фирмы. Роман забросил знакомых, друзей, родственников. Он перестал выходить на улицу днем, он разучился читать и писать, он ни с кем не разговаривал. Роман проверял себя. Когда, однажды ночью, он согнул стальной фонарный столб пополам, он решил, что ему пора отдохнуть. У Романа были деньги, и он, пересилив себя, пошел днем в магазин и купил себе новой одежды. А на следующий день он купил билет на корабль «Двипога». Корабль был пассажирским и делал за шестьдесят дней почти кругосветное путешествие. Двипога был кораблем для отдыха, поэтому заходил в бухты разных островов и часто останавливался в пути. Уже через шесть дней Роман заходил на палубу с одним чемоданом в руке и костюме со шляпой. Он выбрал второй класс. Вообще на корабле был только первый класс, из-за дорогих билетов, но его для приличия разделили на три по расположению на судне. Роман зашел в свою каюту, вход был по середине корабля. Поэтому люки давали взгляду не романтичный нос, не таинственную корму корабля, а всего лишь невысокий бортик и море. Еще до отплыва Роман разложил вещи: одежду он повесил в шкафу, деньги положил в подушку, двое будильников (один механический, второй электрический) поставил на тумбу, а две бутылки одеколона и бутылку спирта внутрь тумбы. Это и были все его вещи. Роман пошел на палубу посмотреть провожающих и тех, с кем ему придется познакомиться. Возле трапа внизу стояло только около шестнадцати человек, они не махали руками и платками, а нервно смотрели на часы и на корабль. На самом корабле, наоборот, радостно, чуть ли не до слез прощались с родными. Роман оглядел пассажиров. Их было сто двадцать. В основном это богатые пухлые банкиры с брюшком и их нервные худосочные жены. Но все же Роман приметил человек десять моложавых подтянутых мужчин, судя по всему – военных. Они сразу расположились кружком и говорили о своей любимой теме. Девушек на корабле не было, что немного разочаровывало молодых людей. Роман же наоборот, как-будто прочистил совесть их отсутствием. Корабль начал отчаливать, и уже через полчаса вокруг оказалось сплошное голубое море. Появился первый синдром поездки, и все поспешили в свои каюты и там лихорадочно устраивали свою жизнь на будущее время. Роман пошел на верхнюю палубу и оттуда осмотрел корабль. До отплытия, даже до своего хобби он прочитал сотни книг про корабли и теперь смотрел как специалист, знающий дело. На миг он залюбовался облаками в небе. Но тут же себя поймал на этом и спустился в кают-компанию. Здесь было еще холодно и неуютно, но вскоре стали приходить люди и согревать воздух. Через десяток минут здесь были все. Занимались знакомством, правда, лишь из вежливости, так как девушек здесь не было. С романом тоже пытались знакомиться, но он отбрасывал от себя людей стальным взглядом за минуту. В основном подходили молодые военные. Но потом они забоялись Романа и отошли. Он был для них непривычен. Военные привыкли, что их уважают. Роман не считался с ними, так как они не могли его убить. Вскоре все перебрались в столовую. Расселись по интересам. Роман сел один. Молодые силе отдельно, много пили и часто перекрикивали всех командным басом. Банкиры с женами говорили о всяких мелочах. Роман подметил, как на него долго смотрела пятидесятилетняя, раньше красивая старушка, но потом все поняла. Роман просидел на вечере не меньше и не больше всех. Потом пошел в каюту. Дальше пошла череда скучных парадных дней с маленькими праздничками и остановками на островах. Роман проводил время вместе со всеми, но ни с кем не общался. Он часто удивлял их своей силой, но потом отбивал всех холодными зрачками. Так прошли восемнадцать дней. Почти все ночи Роман исследовал корабль и изучал график дежурства команды. Он стащил у монтера тяжелый стальной лом и большую отвертку, положил их под матрац в своей каюте. Роман один раз ночью спустился в трюм с отверткой и там начал отворачивать болты, по два за ночь. Шестнадцать болтов держали железный лист, закрывающий дно от воды. После каждой ночи Роман ставил на лист ящик, чтобы вода не текла. На следующий день он был особенно угрюм и не пошел на вечер со всеми, а сидел в каюте и слушал шипение радио. Ночью он вытащил лом из-под матраца и пошел на верхнюю палубу. Там он ломом исковеркал радиоантенну. Потом Роман спустился в каюту радиста. Тот не спал и сидел над микрофоном, безмолвно недоумевая. Роман вошел тихо и с размаху ударил радиста в висок ломом. Радист застонал и тяжело упал со стула. Роман сломал радио и потащил радиста в свою каюту, он был еще жив. Из радиокаюты Роман прихватил также сигнальные ракеты и по пути выкинул их за борт. Радиста у себя в каюте он распластал на столе, перевернутом ножками к верху, и привязал ноги и руки к ножкам из красного дерева. Радист начал приходить в себя, но Роман заткнул ему рот куском подушки. Теперь он тащил радиста со столом на корму. Здесь был трап к морю, чтобы пассажиры купались ,когда корабль останавливался в море. Роман тихо спустил трап к воде, день назад он его смазал маслом. Радист очнулся и отчаянно отбивался, понимая, что его ждет. Роман со столом под мышкой спустился по трапу и осторожно поставил стол на воду, держал его за одну ножку. Радист извивался и мычал. Помахав свободной рукой, Роман отпустил стол и стал подниматься по трапу. Радиста ждала жестокая судьба. Это будут и чайки, и насекомые, и жара, и жажда, и голод. Не Рай был у него в будущем. Роман поднял трап и пошел спать. Теперь корабль не мог ни с кем связаться, кроме радиста никто не знал, как это делать, тем более без антенны и аппарата. До ближайшего острова было семь дней пути, и Роману этого хватало. Шелест тихого океана его усыпил. Проснулся он поздно. Команда корабля уже искала радиста от кормы до носа, но пассажирам, как и думал Роман, никто ничего не говорил. День прошел обычно, разве только Роман чаще улыбался и стал разговаривать с банкирами. Десятка молодых, а их было именно десять, недоумевали. В это время командир корабля принял решение плыть к ближайшему острову, чтобы починить радио, но для этого надо было плыть целых семь дней. Ночью командир решил лично следить за соблюдением курса, ведь без радио любая поломка угрожала смертью. Он один и остался в рубке. Роман прогуливался по палубе, пока не приметил большую рыбацкую удочку, лежавшую в углу кормы. Ею матросы, наверно, ловили рыбу, кода корабль стоял в гавани. Роман срезал себе пять метров лески с крюком ножом из столовой и пошел к рубке. Капитан смотрел вперед корабля, высматривая скалы, но ничего там не было. Роман по-кошачьи крался сзади с леской. Он тихо перекинул леску через одну из нескольких труб в потолке рубки. Конец лески был у него в руках. Роман, в конце концов, подошел вплотную к капитану сзади. Он резко обкрутил его толстую шею леской и засадил крюк в подбородок, зацепив за кость. Через мгновение Роман с силой плавно потянул леску и поднял капитана к потолку. Через пятнадцать секунд опустил. Леска была слишком толстой, чтобы перерезать горло, но все же она чуть не задушила капитана. Крюк же вытащил сантиметров на пять челюсть из черепа и порвал кожу на подбородке. Капитан был еще жив, и пытался двинуть отвисшей челюстью. Роман ловким движением подскочил к нему и ножом отрезал язык, вдобавок раскромсав гланды. Потом он потащил захлебывающегося кровью капитана за локоть к корме. Там лежали большие толстые канаты. Роман обвязал капитана одним из них и, взяв в руки другой конец, ногой столкнул капитана за борт. Тот попытался закричать, но не смог. Роман стал спускать его к морю, по одному сантиметру к пенящейся воде, сквозь которую просвечивались мощные винты корабля. Корма нависала над винтами, поэтому капитан туда не попал. Но он попал в клокочущую воду за кораблем. Роман знал, что сила винтов за миг сорвала одежду и кожу с капитана, а потом и мясо. Роман привязал веревку к перилам. Он также знал, что завтра петля будет пустой. Роман пошел в машинное отделение. Матросы все спали. Он достал топор из пожарного шкафчика и стал рубить толстый стальной прут, соединяющий руль и штурвал. Это ему удалось. Шум затерялся в звуках мотора. Теперь корабль плыл, куда хочет. Роман пошел в свою каюту. Этой ночью он спал еще безмятежней. Утром, когда Роман проснулся, на корабле царил хаос. Пассажирам все сообщили, и те теперь метались по кораблю с криками ужаса. Надежды всего экипажа были на монтера. Но тот сказал, что не сможет починить руль, и придется ждать, когда корабль куда-нибудь приплывет. Все впали в безысходность. Роман был напротив весел и вежлив. Он ел за двоих и уже дружески хлопал по плечам и банкиров и банкирш. Молодые между собой шептались, кто-то из них видел, как Роман рано утром подогревался спиртом, причем изнутри. День прошел с напряжкой, все уже забыли об отдыхе и мечтали вернуться спокойно домой, и желательно живыми. Перед ночью все разошлись особенно рано. Роман разговорился с одним матросом, и тот ему между разговором сказал все десять номеров, где жили молодые. Роман довольный пошел в каюту. Наступил вечер. На корабле было тихо, банкиры шептались друг с другом в туалетах, готовя планы на мировое господство. Молодые пошли готовиться ко сну из-за головной боли, которую они заработали алкоголем. Роман подождал еще час и вышел из своей каюты. На палубе никого не было, дул прохладный ветер, и зачинался мелкий дождичек. Он пошел в трюм. Проходя нижний жилой ярус, он подпер толстой трубой единственную дверь. Она вела в коридор с каютами экипажа. За ней матросы уже вовсю готовились к долгому плаванию и считали бутылки. Роман спустился в трюм и там, немного напрягшись, сдвинул ящик с раскрученного листа в дне корабля. Лист сразу отскочил, и брызнула быстро утолщающаяся струя воды. Роман взял припрятанный здесь же лом и отодрал еще пару листов железа. Струя увеличилась. Роман побежал с ломом на палубу. Обежав нижние периллы, он разбил двадцать две лебедки и спустил этим самым все спасательные лодки на воду. Они стали быстро удаляться в море, покрытое редкими звездами и мутными тучами. Роман пошел внутрь, в столовую. Тут он разломал почти все столы и оставил только свой маленький угловой и три общих. После этого роман был уверен, что мало кто спасется. На одних кругах можно было прожить часов десять. Он направился в коридоры пассажиров. Корабль уже осел метров на пять, но Роман предусмотрел величину корабля. Он зашел в каюту первого молодого, тихонько отворив дверь. Первый стоял, смотря в иллюминатор, и завязывал галстук бегающими пальцами. Роман догадался, что первый шел к моложавой банкирше, той самой. Роман повесил первого на галстук на дверце каюты, слегка надавив на плечи. Он пошел ко второму, тот сидел на кресле и читал книжку. Роман оглушил его ломом, а потом этим же самым ломом расширил ему горло раза в три и засунул туда книжку, свернутую в трубочку. Третий в это время ужинал в каюте. Роман его ударил в висок и потащил в ванную. Он положил третьего в ванную, засунул в рот шланг и разбил вдребезги нос, потом, для верности положил поверх ванной шкаф. Все остальные семь уже спали. Их Роман по одному избивал и вытаскивал на палубу. Четвертому он привязал руки к перилам, а к ногам – стальную часть лебедки и сбросил за борт. Пятого он сварил заживо, кинув в отдушку охладителя мотора. Шестого он заколол рукояткой штурвала, кожу седьмого срезал ножницами, восьмого бросил в холодильник и положил дверце вниз, девятого обмотал голым проводом и включил в сеть, десятому Роман просто пробил череп, вывернул шею и оторвал руки. После всего этого он пошел в столовую, насвистывая Queen. По кораблю пошла суматоха, вода уже затопила нижние пассажирские каюты, Роман обмотался бечевкой, повесил лом за пояс и сел за свой столик. Через пятнадцать часов после этого он связывал четыре столика. На трех больших сидело по четыре человека, а он на своем маленьком. В углу у него лежал окровавленный лом, но остальные смотрели на этот лом с безграничной верностью. Именно этим ломом Роман убивал всех, кто пытался спастись на столе. Теперь они плыли по открытому океану без еды и воды. Роман в душе улыбался кровавому закату и думал. Он думал, убить ли ему своих пассажиров или подождать, когда они сами умрут. Он думал, очнулся ли третий. Он думал, как умерли матросы на нижнем ярусе. Он думал, вспоминая о нем, вспомнят ли о том, что он герой Третьей Мировой – Первой Ядерной войны. Ведь он тогда оказался посередине между четырьмя эпицентрами взрывов и когда прыгал в бомбоубежище, то прыгал ногами вниз. Ему еще в шутку говорили, что надо прыгать головой вниз, чтобы спасти мозг от губительного излучения. Черт, возьми шутников.
Всю жизнь хочешь стать мечником, пока не возьмешь в руки Калашников или не увидишь ядерную бомбу(TTLSD). Духовная борьба сильнее физической, но куда тогда девать спецэффекты?(TTLSD). Священник сидел на скользком деревянном стуле и подписывал индульгенцию. Жирный насильник притворно дрожал перед святыми стенами церкви. Закончив скучное занятие, священник пошел из церкви. Ему до смерти надоел запах гнилого камня и горелых свечей. Пройдя три ступеньки, он зашел в свою чистенькую хижину. Вяло помолившись, он снова вышел и направился к площади. Там он любил показать себя в широкополой рясе и посмотреть на девушек в юбках покороче его. Внезапно послышался стук копыт, он был внезапен потому, что всех лошадей селяне съели прошлым летом, во время засухи, священник еще помнит тот жесткий сухой запах, исходивший от плохо прожаренной конины. Ослов еще никто не подковывал, а тем более не ел, поэтому все в миг оглянулись на всадника. На площадь выехала его массивная фигура на столь же массивном коне. Ногоб казался скалой среди этих приниженных селян. Кто-то, наконец, понял, в чем дело, и радостно закричал. Это был тот самый воин, предназначавшийся каждой деревне, чтобы защищать от мелких напастей. О таком воине селяне слышали из жирных губ священника, державшего засаленный листочек. Ногоб был из крестоносцев, но больше не собирался в поход, потому что слабо стал видеть. Ногоб подъехал поближе к селянам, чтобы рассмотреть их. У него возникло плохое предчувствие после вида грязных лиц и гнилых зубов девушек. Воин осмотрел низкие, почти подземные дома деревни и решил жить в церкви. Он рассмотрел священника и поздоровался с ним. Недолго думая, Ногоб решил управлять селом и пошел осматривать церковь, а теперь и его новый дом. Натаснок сидел между двух домов, грыз ногти и резал мизинец. Его раздражал крест на щите крестоносца. Когда Ногоб отошел, мальчик стал напряженно думать. Он знал, что будет дальше. И все это «дальше» мешало ему совершить великие вещи. Натаснок еще с самого детства делал из окружающих подчиненных и почти захватил всю деревню Его чары, правда, развеивались, если подчиненный заходил в церковь. В конце концов, он решил ждать, а сам побежал к своему домику. В проеме входной двери сидела его глуховатая мать. Натаснок сделал то, чего никогда не делал, он надел белое сукно, а потом тщательно помылся в реке. Ногоб сел за стол и намекнул священнику о вине. Через минуту на столе стояли две бутылки кислого местного вина, которое раньше Ногоб бы просто вылил на пол. Но лишенный права выбора, крестоносец выпил все и пошел спать. Перед сном он думал. Думать было над чем. Он понял, что очень сильно попал и обречен быть здесь несколько лет. Еще он думал, с чего начинать преобразование деревни, и вспомнил слова мальчика, без хитрости сообщившего все здешние секреты. Пошел дождь. Натаснок потащил мешок к заброшенной мельнице. В мешке были кроличьи тушки, несколько костей и маленький ножичек. Забравшись в мельницу, он совершил обряд и решил что делать. На следующий день он несколько раз помог священнику в уборке церкви. Крестоносец затачивал меч и записывал население. К вечеру он с закрытыми глазами выбрал пятерых селян на инквизицию. Натаснок залез на крышу и с удовольствием наблюдал за смертью. Он слез только под конец, когда сжигали убитых. Через месяц Натаснок решил исполнить свой план. Ногоб уже узнал о ночных похождениях мальчика, о судьбе его отца, о грибах, которые он приносил поселянам. Натаснок догадывался, что он – самая вероятная из предполагаемых жертв следующей инквизиции. За месяц он успел втереться в доверие к священнику и недавно стал его водить к девушкам из деревни. Часто, когда священника не было, Натаснок осквернял церковные реликвии. Сложнее всего было избавиться от большого распятия, к нему мальчик не мог спереди даже подойти и долго смотреть. Он догадался длинной палкой с углем на конце написать на правой ноге Иисуса LCF. Натаснок посоветовал местному вору снять медный крест с верхушки церкви. Священнику было теперь наплевать на церковь, а Ногоб никогда бы и не различил там креста. Мальчик нарисовал под кроватями священника и крестоносца пентаграммы, а щит с крестом давно осквернил мочой. Ногоб постарел за месяц, селяне думали, что он слишком много пил, но Натаснок знал причину. И вот, однажды вечером, Ногоб пошел обходить деревню и как всегда зашел в таверну выпить бутылочку вина. Натаснок сидел за стогом сена и пил кроличью кровь. Через час вышел качающийся Ногоб, он не был пьян, он просто жутко не переносил местного вина, ему было плохо в определенном смысле. Ногоб пошел к церкви. Натаснок допил кровь и почти пополз за ним. Пока Ногоб сидел в церкви и, скорее всего, замаливал свои грехи, Натаснок вспоминал Некромикон и заклятья. Ногоб вышел твердыми шагами и пошел дальше проверять город. Мальчик поджидал его возле угла и, когда крестоносец проходил мимо него, выскочил и воткнул крестоносцу в спину кинжал по рукоятку. Ногоб откинул мальчика и выдернул кинжал, отбросив его в сторону. Он уже начал доставать свой широкий меч, но и Натаснок не стоял на месте, по крайней мере, его душа. Открылись двери домов и оттуда стали выходить селяне с закрытыми глазами и широко раскрытыми ртами, ревущими песню смерти. Ногоб попытался кинуться на Натаснока, но тот его откинул. Пока крестоносец вставал, до него добрались селяне. Они кидали в него камни, ветки, некоторые даже стреляли из луков. Самые сильные мужчины кинулись на него в рукопашную. Натаснок вспотел от напряжения. Ногоб сразу убивал всех, кто к нему приближался, а, закончив с ними, стал гоняться за лучниками. Большинство стрел отскакивало от его кольчуги, но были две уже под ребрами. Крестоносец бился яростно и вскоре откинул селян, те разбежались в страхе. Натаснок в сердцах их проклял. Ногоб уверенно шел к мальчику, сделал крестное знамение. Натаснок упал и задергался. Когда крестоносец уже почти подошел к нему, чтобы завершить победу добра над злом, у него провалилась под землю нога. Он ее не сразу вытащил, а когда вытащил, вместо нее красиво зиял обрывок кости. Но это его не остановило. Он шел дальше. Натаснок уже встал, но жутко ослабший. Именно поэтому Ногобу удалось достать его мечом. Из широкой раны в плече побежала черная кровь. Мальчик заставил гореть меч крестоносца, и тот его бросил. Они были в метре друг от друга, оба уставшие и израненные. Ногоб еле держался на одной ноге, а Натаснок покачивался на двух. Крестоносец сделал рывок, но маленький мальчик ускользнул от него. Теперь они бегали по кругу. Через минуту они остановились. У Ногоба кончались силы, а Натаснок припадал к земле, ища питательного тепла ада. И он нашел. Натаснок поднял с земли обугленный полностью меч. Он был несколько тяжеловат, но зато убивал наверняка. Ногоб смотрел на все это уже затуманенным взглядом, в кинжале мальчика был яд гремучей змеи, и он сокрушал могучего рыцаря. Натаснок взял меч обеими руками и пошел к крестоносцу, тот лишь раз попытался занести руку. Мальчик подкосил Ногоба, отрубив ему вторую ногу. Место среза сразу обуглилось и загнило. Меч был в крови мальчика, в его черной крови. Пришли селяне и обложили еще живого Ногоба хворостом. Натаснок на последок посмеялся над поверженным врагом и пальцем поджег хворост. По его мнению, это была правильная инквизиция. Натаснок, заживив раны, через месяц стал священником, через два – уже двух деревень, через три – четырех. Не в меру силен был мальчик.
( Это просто произведение – бред, почему я это написал, я не знаю, но все же второе название – нарезки из жизни тараканов). Наступила ночь, зашелестели родственники. Я вышел первым и пополз под кровать. Здесь были наши запасы, оставленные нам безвременно умершей крысой. Но проа было заканчивать с перекусом, так как рядом послышался уверенный топот лапок соседей. Надо было разведать новые запасы, потому что этой еды ненадолго хватит его норе. Запахло свежей едой. Я обежал шкаф и пошел по мягкому ворсистому коричневому ковру. Но вдруг послышался тяжелый гул, все заспешили обратно. В тишине зазвенел щелчок, я побежал еще быстрее. Через миг ослепляющий свет залил кухню. Я смотрел из-за угла за старым тараканом, медленно хромающим к кромке тьмы. Послышался свистящий звук, и огромный ботинок с железной подковкой опустился на давно почерневший хитиновый панцирь. Я знал его, он жил в соседней норе и говорил, что изучает язык гигантов. Лучше бы он качал лапы, чем мозги. Мои усики задрожали от вибрирующего дребезга. Свет потух. Гул удалялся. Собратья поползли вперед, нельзя от них отставать. Недолго обегали сильно пахнущую жидкость на полу, пить ее было нельзя, рядом лежал мелкий белый порошок, его тараканы тоже не ели. Налево я не пошел, там была чужая территория. Там жили злобные муравьи, их было много, они были сильнее. Муравьи знали, что если их увидят, то истребят до последнего, поэтому не выходили на кухню. Тараканов не истребляли, их просто убивали, к ним привыкли. Я пошел направо, везде были чьи-то зоны. Дальше никто не ходил, вокруг пахло несъедобными вещами, но когда я пошел глубже, то заметил еду, ее было жутко много, как в раю. Я пометил территорию, захватил еды и пошел в нору. Нора как всегда встретила теплым запахом детей. Во всем обществе было около двухсот тараканов и они быстро размножались. Соседка по норе опять забеременела. Дядя учил белых детишек делать норы. Все были обрадованы новостью. Край норы обагрило солнце, мы легли спать. Ночью все пошли таскать еду, в соседней норе тоже как-то узнали о еде и пошли захватывать соседнюю территорию. Семья дошла до места, но внимание всех вдруг привлек заманчивый запах. От него в экстазе забились усики. Белый вкусный порошок щедро лежал перед нами. Наелись до сыта. Еще одна нора тараканов погибла по глупости. Муравьи роют ход под полом…||…Двадцать тараканов бежали из разгромленных нор. Мы бежали днем, лишь бы выжить. Но гиганты нас нашли. Я спрятался под ковер, молясь выжить, остальные бежали и умерли. Я вылез ночью, чувствовался запах врага. Бежал только вперед, забился в щель. Но сзади оказалось большое пространство. Пришлось лезть глубоко вниз. Это было что-то вроде трубы, покрытой изнутри всевозможной грязью и отходами. Издалека послышался предупреждающий крик большого таракана. Я остановился. Меня распознали и пустили дальше. Здесь были тысячи, миллионы тараканов. Они ели грязь и были жутко злыми. Я здесь решил не останавливаться, тем более что еда у них кончалась. Когда я прошел до конца трубы, у них уже начались, негде не виданные, случаи поедания друг друга. ( Написано специально для Mr. troll. А еще кто-то сказал, что я пишу бред, получите, пожалуйста, рассказ с сюжетом, рад услужить).
П.П.С.(почти правдивая сказка).
Ограниченный четырьмя листами и туалетом, поневоле делаешь шедевры.
В психбольницу поступила новая литература… Женя встал и почесал затылок ботинком, кровать странно скрипнула. Уважая чужие чувства, Женя начал вставать, но грохнулся на пол, кровать перевернулась. Саша, одетый в ночнушку, вскочил с соседней кровати, по идее он спал через две кровати от Жени. Саша, увидев бедного Женю на полу, мрачно нахмурил брови от досады, что его никто не разбудил. В отместку он разбудил Кирилла, спящего на его кровати. После продолжительного ругательства Киря признался, что пытался остановить происшествие всеми видами мозго-помыслительных усилий, но в ответственный момент о коровах в подвале. Саша после долгого раздумья пошел пожевать женину подушку. Женя уже начал вставать на пол, но все же пару раз плюхался обратно, прячась от самолетов. Саня неодобрительно покачал головой, раньше он был физиком, поэтому знал, что если самолеты захотят, они все равно заденут Женю. Мистер Алекс (Саня) соскользнул с кровати на женину спину и начал допрос. На вопрос где, куда и как Женя отвечал уверенно: вверх, на вопрос кто Женя замялся и начал оглядываться. Алекс заметил его взгляд на уже порядочно изжеванную подушку и начал силовые методы. Он ударил Женю кулаком в затылок и соскользнул с жениной спины. Как физик, он знал закон действия и противодействия. Через две минуты он подсунул свои слюни на пальце под нос Жене. Женя зашевелился, задергался и застонал. При повторном опросе он дрожащим пальцем показал на кровать и заплакал. Послышался стук женских, не мужских, высоких каблуков. Шла медсестра. Алекс запрыгнул на свою кровать и укрыл ноги подушкой, закрыл глаза, открыл рот. Женя безнадежно полез под свою кровать и там проспал до трех дня. Разумная часть общества обсуждала событие. Алекс вновь всех опросил, но так ничего и не добился, кроме того, что узнал, чем занимается его сосед Миша ночью. За обедом Алекс решил обменяться с Женей кроватями, подальше от Миши и поближе к месту преступления. Еще Алекс понял, что Жене прочистили мозги книжками. Составив большой кубик из просто кубиков, все пошли спать. Алекс со страхом опустился на новую кровать, Киря с гордостью смотрел на него. Киря знал, что у его друга все получится. Алекс лег, соседи вздохнули с облегчением, Саня начал жевать еще нежеваную подушку и думать о глупости Жени. Когда же Алекс только дотянулся языком до вкусно-соленого поручня, кровать начала наклоняться. Самый большой и надежный лайнер – подумал Саша и побежал на другую сторону кровати к спасительным поручням и шлюпкам (может тапкам). Но Алекс затерся в толпе и поскользнулся на подушке. Бездна увлекла его и жестко кинула об пол. Саня вскрикнул, но в ответ раздалась лишь сонная детская песенка Михаила. Через полчаса приполз Киря, заодно принес головок от спичек и банан. Алекс был обрадован бананом, а потом они, разделившись, с головками от спичек пошли осматривать кровать снизу. Киря сопел от напряжения, Алекс все время принюхивался. Они встретились у одной из левых ножек. Киря яростно ощупывал воздух, Саня уже издалека понял, что ножки не было. Они всмотрелись. Ножка была вырвана с корнем. Оба испугались невероятной силы преступника. Осмотрев все вокруг, они не нашли ножки и снова побежали к кроватям, шла медсестра. Всю ночь Алекс рассудительно держался за соседнюю кровать правой рукой. К утру рука посинела, до завтрака Саня смеялся от мурашек. За завтраком, вместе с мыслью украсть ложку пришла мысль обыска. Обыск шел очень долго, но больше всего времени занял Коля, он не пускал никого под подушку. Наконец, подушку подняли и нашли там две плитки гематогена, которые сразу съели. Алекс решился на последний выход, спросить друзей у другой стенки. Их все боялись и пытались не слушать. Саян к вечеру собрал два банана и даже яблоко от Жени и пошел к другим. Предварительно он засунул под ночнушку спереди подушку, чтобы смягчить удары. Александр с другого ряда в штыки встретил Саню, кинувшись ему в лицо. Алекс по-собачьи лег на пол и стал махать лапами. Пришла мысль, что спину то он не защитил, а если будут бить в спину? Надежда только на то, что они читали буддистское искусство войны. Александр не стал его много бить и сразу спросил о деле. Изложив дело по полочкам и тщательно закопав шкаф, Саня покорно ждал исхода. Тщательно посовещавшись с тремя друзьями (один из них был живой), Александр вручил ножку Сане. Саня счастливо побежал к своим, за что все-таки получил пинок в спину. Через неделю кровать заменили. Алекс скучал, он лизал стеклянное окно или же оконное стекло. Кирю выпустили, ему теперь никто не давал бананов, а уж тем более яблок… Резиновый самовар покачивается в розовой стали, встали с широкой стены и прыгнули в безприятную безднопасть, кривливо блестящую белыми как мед губами. Пчелы сбежались на слово и, втащив тапочки, стали ужинать, воспрепятствуя встречному отъезду платформ. Они жалуются в себя, себя они доверяют всем, чем было. Кнопка, отпускающая механизм наела животик и легла на бок, бок бегал за ней и подбирал инструменты.
Чертов дождь опять моросил по прохожим и моему окну. Было жутко скучно. Ну хоть что-нибудь случилось бы! По телевизору нудно гудели новости и прочая дребедень. Я включил радио и взялся поспать, хотя знал, что это у меня не получится. Вдруг радио отключилось. Я подумал, что это опять дерьмовая розетка, но радио неожиданно весело зашипело и засвистело. Я остался лежать, все-таки это лучше чем музыка. Но радио вскоре вообще решило ничего не издавать, кроме чьего-то нудного, но очень взволнованного голоса. Пришлось встать и отключить басы, они мешали расслышать слова. Я опять лег, ведь я и так знал. Взорвались ядерные ракеты в Корее, ее атаковал Китай, его атаковали США, их в свою очередь Ирак, Иран, Афганистан. Россия тоже не осталась в стороне. То-то я сегодня не мог заснуть. Надо, пожалуй, поесть и пойти куда-нибудь прогуляться. В те моменты, когда я ел, ядерные туманы куда-то летели и летели. Взял я с собой банку какао, банку кофе и две консервы с тушенкой. Каннибализм еще никто не запрещал, подумал я и взял с собой кинжал и топор. Все удобно поместилось в школьный портфель. Когда вышел за дверь, электричество уже отключили. Пришлось спускаться по лестнице пешком. Как ни странно, еще никто никуда не бежал, наверное, не поверили. Зато на улице уже началось, машины неслись в разные стороны и все время бились об фонарные столбы. Многие бежали в метро. Я пошел к вокзалу, а потом по рельсам подальше из города. В любом случае бомбить будут не деревни, а города. Навстречу бежали женщины с заплаканными глазами, с детьми на руках. Сзади них еле шагали мужчины, нагруженные туалетной бумагой, мороженым мясом и минералкой. У них явно не было шансов. Вскоре железная дорога опустела, впрочем, как и ближайшая округа. Как-то некстати проехал абсолютно пустой поезд по соседним путям. В последний путь, товарищ. По идее, я должен был успеть убежать от ядерной волны. Но надо было обеспечить себя всем необходимым. Вокруг шли уже пригородные деревеньки, тоже пустые, лишь в некоторых тесных туалетах уселись обнимающиеся дедушка с бабушкой. Здесь явно не хватало меня. Я зашел в единственный в деревне магазинчик и захватил там еще консервов и бумаги, чтобы было на чем писать. Потом я заглянул в отделение милиции. Конечно, здесь никого не было, зато аккуратно лежали маленькие Калашниковы. Один я взял, он был немного тяжеловат, но с лихом перекрывал возможности топора и кинжала. Здесь же я перекусил, с удовольствием подметя, что язык еще не вывалился. Надо было идти дальше. Наверное, уже бомбили Сибирь, потому что далеко на Востоке начало светиться что-то вроде северного сияния. Наступил вечер. Я прибавил шагу, но все-таки устал и решил присесть. Решил идти на Крым, там немного безопасней, да и пещеры я там знал. Засмотрелся на небо, там я наконец-то нашел то, что искал. Три маленькие звездочки медленно летели туда, откуда я пришел. Так и знал, что нельзя доверять ПВо, недаром она на три буквы. Надо было идти, потому что, потому что три ракеты все-таки могли меня достать. Я бежал три часа и жутко устал. Красная заря началась в два ночи. Надо было прятаться. План я придумал. Я нашел колодец посреди деревни, срезал провод с ближайшего телефонного столба. В это время на горизонте уже вовсю переливалось всеми оттенками красное ядерное солнце. Я обмотал дуб проводом, спустился по проводу в колодец и прикрыл дырку деревянной крышкой. На дне колодца было жутко неудобно. Вокруг все шевелилось и ползало. Я даже не хотел все это видеть, хотя все равно вокруг было темно, как на дне туалета. Сверху слышался нарастающий гул и свист ветра. Крышка колодца медленно сползала, поэтому пришлось каждый раз залезать наверх и прикрывать ее. Через пять часов шум кончился. Подождав еще час, я поднялся наверх. Крышка легко поддалась. Я выскочил из колодца и принялся отряхиваться от всякой живности. Появились новые ощущения, болела нудно голова и запястья, кончики пальцев распухли. Я выматерился, но вдруг заметил, что недалеко от колодца в бетонном доме открылась дверь, и из нутрии на меня смотрела красивая девушка. Когда я дошел до нее, она уже упала. Вот вам и вред среднего образования, она подумала, что бетонные стены защитят ее, но открыла окно, чтобы проветрить комнату. Я втащил ее в дом и положил на кровать, побежал заклеивать окна. Вечером она умерла, глаза покраснели, шла кровь из носа и ушей. Закапывать я ее не стал. Через день пошел оттуда. Шел опять по рельсам, запястья болеть перестали, но голова просто разбухала. Пейзаж был довольно таки мрачный. Сломанные и вывороченные деревья оголяли странно посиневшую траву. Иногда встречались даже животные, они постоянно куда-то бежали. Наконец-то противные насекомые исчезли. Перекусил консервами. Когда пошел дальше, заметил, что банка сразу обросла синеватой травой. Захотелось встретить людей. Видел уже несколько полулысых зайцев. Наверное, бред. Прошло два года. Я уже довольно долго живу в этих чертовых пещерах, но надо было выбираться в люди. Пошел с одним армейским ножом, патроны к автомату давно закончились, потратил на всяких людей и медведей. Я пошел к берегу моря. За последнее время очень многое что изменилось. В первую очередь резали глаза синяя трава и сине-фиолетовое небо. Зайцы то ли записались в человекоубийцы, то ли с душой ушли в эволюцию. Мне уже несколько раз пришлось отбиваться от них. Исчезли кусты, собаки почти стали волками. Приходилось везде ходить с опаской. Совсем недавно на моих глазах обычные земляные черви съели оленя. В большие города я вообще не заходил, кошки да собаки там чуть ли не стены грызли. Я шел на север и удивлялся чудесам природы. Очень часто встречались дорожки следов, похожих на лунки для гольфа. Встречались и зайцы, но они явно были не в настроении и бросались на деревья. Я вышел к морю и пошел по перешейку, соединяющему Крым Евразией. Море явно стало пресным, за километр от берега виднелись старые добрые сосны. Еще издалека я заметил какую-то большую сосиску размером с кита. Она плыла по поверхности, пока не заметила медведя. На моих глазах медведя просто засосало внутрь, хотя он был метрах в двух от берега. Я решил побежать. Захотелось спокойно пожить в клетке со львами. Сосиска, слава богу, только начала двигаться в мою сторону, но потом передумала. Я бежал подальше от моря. Пройдя перешеек, пришлось идти в лес, стоявший плотной стеной. Деревья имели странный шахматный цвет, хотя листья были такими же, как и везде синими. Природа и здесь пугала своим разнообразием. Обычные змеи то ли решили все разом сбросить кожу, или действительно навсегда стали похожи на человеческие кишки. Еще они стали размножаться делением, но это уже к биологам. Больше всего меня радовали медведи, они с виду совсем не изменились. Хотя их как будто запугал кто-то, причем навсегда. Медведи теперь бегали даже от меня. Я, наверно, сам себя бы испугался. Я не мылся еще со взрыва, одежда стала лохмотьями. Весь я был исцарапан предательскими заячьими зубами. Впервые за два года я увидел птиц, это были очень толстые воробьи. Они сидели на ветке и не шевелились. Я снял одного и решил съесть. К моему удивлению, когда я его разрезал, то нашел там целый живой муравейник. После этого даже зайцы мне показались вполне нормальными. Я убил одного и съел. Ночью шел очень тихо, деревья странно покачивались из стороны в сторону, трава пыталась поймать ноги. Пришлось идти по камням. На камнях сидели зайцы и недоверчиво присматривались к траве. Я решил их не беспокоить и проскочил незаметно. Они меня, несомненно, видели, но боялись двигаться. Простоял до утра на узеньком камне, все остальные были заняты. Утром зайцы потыкали траву палками и разошлись, я пошел дальше. Через час я вышел из леса на поле. Далеко за полем виднелся город, я решил идти туда. По полю гуляли коровы. Они тоже не остались стоять на месте в плане эволюции. Глаза у них сильно вылезли из орбит, даже обосновались на коротких усиках. Хвост у них исчез, зато появилась способность считать. Они увидели, что я один, и начали окружать. Немало попотев и побегав, я все-таки вырвался из кольца. Неужели они стали есть мясо? Это узнать я не решился, у такой коровы даже храбрый герой не взял бы капли молока. А я тем более. Надо было идти вперед, зашел в город. Как я и думал, он был пустой. Когда я шел по улицам, за мной с крыш наблюдали собако-волки. Я все-таки нашел оружейный магазин. Не взял огнестрельное, потому что патроны можно было найти только в городах. Взял арбалет и специальный вырезатель стрел. К вечеру за мной увязалась приличная стая собако-волков. Распугав их, я выбежал из города. Кстати я заметил, что в городе трава не только растет на стенах и крышах зданий, но даже на некоторых собаках. Я решил идти в старинный город, туда, куда ведут все дороги, тем более там, скорее всего, есть люди. Но самое главное, доберусь ли я туда живым? Об этом я думал, оставляя позади город. Куда же делись все люди? Нет, где-то должны были быть люди. Правда, надежды не прибавлялось, ведь даже на железных дорогах ездили поезда. Вагоны были полны какого-то желе, оно выпускало щупальца и отталкивало вагоны дальше. И так все время… Прошел год. За этот дьявольски долгий год я жил как животное, ночами не спал, днем с кровью отбивался от природы, утром искал кусочек еды, и вечером еще пытался дойти до какого-нибудь человеческого поселка. И я дошел, неосознанная радость подкатила к горлу, я понадеялся, что это не какая-нибудь современная желудочная пиявка с лазерами вместо глаз. Но через мгновение я понял, в чем дело, далеко впереди стояли два человека и махали мне руками. Я побежал к ним. Мы обнимались как семья. Но что-то в них было не такое, что я привык видеть в людях. Люди (И я в том числе) сильно изменились, впал нос, расширились зрачки, увеличилась голова. Если бы я это увидел лет пять назад, я бы засмеялся, но теперь было грустно. Меня приняли. Их было пятнадцать, все в лохмотьях, ни одной женщины (последнюю съела сосиска, когда та попыталась постирать белье), без обуви, без еды. У них было оружие, целая военная база, но они уже постигли горький опыт: танки сразу уползали под землю, увлекаемые червями, самолеты падали от комаров, которые любили тепло двигателей, машины разбирались цепкими заячьими лапами за две минуты до последнего болтика. У людей остался бензин и автоматы. Вокруг лагеря каждое утро выжигали траву, она уже съела троих, еду макали в бензине, чтобы выжить. Мне такой распорядок не понравился, но судьба не давала второго шанса. Нас ждала верная гибель, если не сейчас, то через год. Люди вымирают. На шестнадцатый день после моего прибытия пришли зайцы. Они на вполне сносном языке жестов объяснили, что хотят поменять кольчатую выдру на колесо от машины. Немного посовещавшись, они честно пообещали нам лютую смерть в случае отказа. Мы дали им колесо, они нам кольчатую выдру. Выдра была похожа на маленькое полено с кольцами и по одному глазу на каждой стороне сруба. Мы всем лагерем тщательно осмотрели выдру и поняли, что нас кинули. Зайцы были уже далеко в лесу. Выдру я бросил на землю и пошел работать. Мы в основном искали консервы на военной базе, но агрессивные и злые муравьи уже нашли консервы и не собирались никому ничего отдавать. В знак твердости они сломали ночью одному из нас руку. Пошли серые мрачные дни однообразной борьбы с монстрами и с собой. В один из таких дней, а точнее в последний и произошло событие, которое перевернуло мою жизнь. Весь лагерь проснулся в холодном поту, услышав чьи-то мелкие шаги. Я вышел из домика. По краю выжженной травы быстро шла колонна маленьких черных слоников. Они были такие славные, что мы сразу почуяли подвох и не стали стрелять. Слоники прошли, послышался гул. Это был сухопутный осьминог. Он шел за слониками, но увидел нас и перекусил нами же. Ну не дошли мы до оружия. Ночью заяц зашел в лагерь и забрал выдру, для проверки спалил ей метр травы… Прошло 68396 лет. Уважаемый заяц города сидел в мягком кресле с колесиками, чистил ногти и слушал радио. Шипение прервалось взволнованным бурчанием ведущего. Красные зайцы сбросили шесть сосисок на красных зайцев.
Как-то раз, засыпая, я подумал, а не написать ли мне что-нибудь мрачное, и стал писать, так как разум мой был неокрепший и легко поддающийся гадкому и скользкому голосу изнутри.
«Восемнадцать часов дня» - подумал я и зашел в любимый абсент бар, не то чтобы он мне очень нравился, просто это был единственный абсент-бар, который я знал, не считая собственной черепной коробки. Поднатаскавшись в суицид, я вышел оттуда, чувствуя легкость в кончиках пальцев левой ноги, возможно у них сегодня было хорошее настроение, возможно, их просто не было. Поглядев часов этак с восемь на пропрыгивающие по дороге машины, я прыгнул к ним. Необычайно, я даже сказал бы, неожиданно мягкие колеса выдавили меня на тротуар. Пройдясь по нему поперек, я понял, что не влился в течение и пошел вдоль серо-красных зданий со зловещими желтыми окнами-глазами. Обнаружив конец тротуара, я печально вздохнул и оглянулся. Совсем недалеко зияла рана домов – углубление к казино. Не знаю, как я туда прошел и прошел ли вообще, но завлекшая меня туда тысяча лампочек осталась позади и, медленно покачиваясь, удалялась. Не очень и приятные ощущения остались на подошве моих ботинок. Их что-то глотало, устрашившись этой мысли, я побежал от своих ботинок, боясь попасть во всепоглощающую пасть серого асфальта. Себя нашел только на мягкой, но покрытой снегом земле парка. Тихо поскрипев между собой, проехали четыре колеса. Я остался один. Страшно было с собой, не доверяю я себе. И понеслось. Ведь здесь она сидела. Я соскочил с раскаленной до оранжевого света лавочки. Луна кивнула головой на дерево и отвернулась. Затаенно смотря на дерево одним глазом, я настороженно смотрел на восток другим. Точнее на Юго-восток, ведь я знал, кто должен был сейчас прийти, надо было уходить. Дерево молча капризно взглянуло на меня и замерло. Я пошел. Через выход выходить было странно, поэтому я с трудом, но пролез сквозь решетку, отделавшись несколькими царапинами. Царапины – самое безобидное, что могло случиться. Я вышел к дому, но не к моему. Этот дом был сам по себе, как и я. Залепленный кондиционерами, как паразитами, он жестко стоял на земле. Сгущая и затемняя краски, дом звал меня внутрь. Но я не пошел, кошмаров хватало в моей жизни. Я лишь подошел поближе, хотя дому этого хватило. Непривычно было прилипать к серой, холодной и гладкой стене, которая странно гудела каждым своим сантиметром. Я стоял и ждал, дом держал меня. Деваться было некуда, поэтому я встал поудобнее и приготовился к неприятностям. Взошло солнце. Лучики его побежали по снегу, местами оголяя обессиленную землю, желтую до скуки траву, сотни мелочей, никому не нужных и всеми потерянных. Солнце поднималось все выше и выше, предвещая лишь смерть и смерть. Как волшебной палочкой оно разбудило все существа, которые стали вылезать из своих душных коробочек и ползти друг к другу, мерзко пригибаясь к асфальту. А солнце все подходило к зениту. Дом напрягался из всех сил, растягивая крышу, не давая убивающим лучам докоснуться до мрачных стен. На миг все утихало, но потом снова с новой тягучей силой шумело, громыхало, пылало стенаниями, не давая думать. Огромные монстры, не дожидаясь своего часа, рассекали воздух прямоугольным телом и бросались на всех, яростно рыча. Но пришел конец, конец солнцу. Все разбежалось по коробочкам. И остался лишь я возле дома, к которому я прилип. Дом облегченно вздохнул и отпустил меня. Быстрее света, которого нет, я пошел вперед. Остатки чего-то живого прогремели по узкой дороге, по которой эти остатки крутятся всю жизнь. Впереди был приятный мягкий спуск, уж не здесь ли я общался с приятными мягкими людьми? Но спуск безнаказанно кончился столь же неожиданно, сколь и начался. Поворот направо и я в знакомых местах, но для других людей, для меня же это была бескрайняя пустыня с редкими оградками высотой с мое колено, раскрашенные дешевой краской в дряхлые цвета радуги. Именно здесь мысли неповторимо сливаются в один бассейн со стальными проводами, заряженными электричеством, которые висят над моей головой. Пойдя тысячу мелких тяжелых шагов, я встретил гиганта. Гигант был новый, синего металлического цвета с зеркалами вместо окон. Он дышал своей юностью, непокорно взвиваясь в высь неба, в омут облаков и звезд. Я захотел туда, ввысь, на недостроенную крышу гиганта, где под ногами все мелкие проблемы человека, а перед глазами лишь черная бесконечность, дарующая спокойствие. Но и здесь была решетка, гигант был в клетке. Совсем рядом стоял знакомый кинотеатр. Покопавшись секунд двадцать в карманах куртки, я нашел деньги на билет. Раздраженный суетой и давкой, я сел в неудобное кресло и предался успокаивающему, бешенному и искусственному грохоту. Насладившись самопрозрением, я вышел из зала и забрал свою куртку. Уже час, как стрелка часов стояла на восемнадцати часах дня. Я понял, что устал и пошел домой. Недосчитавшись одной конфетки, я выкинул пустую пачку и осознал, что потерял очень много. Путь до моего дома был недолгий, чему я был не очень рад. Но, избежав по пути смерти, я стал радоваться своему счастью. Обходя белые полосы на асфальте, я задумался о смысле их существования и догадался, что смысла в них нет, как и во всем этом мире. Я шел домой, отдохнуть и поспать. Другой дом все стоял на своем месте и облегченно вздыхал. Белые полосы, черные полосы…
Идет, шагает Коловрыт, идет, идет и вдруг убит. Да, да, вы не поверите, убит Коловрыт и он уже в землю подавно зарыт. Коловрыт – он Колврыт, каждой девочке пример. Жил он просто и красиво, не мешал кому, на диво был он чист и весел часто и любил глотать он пасту. Коловрыт рожден был папой с искореженною лапой, он был гадок и шумлив. Но потом у Коловрыта вдруг украли все корыто. И стал тише Коловрыт, через год уже забыт. Жил под полом Коловрыт, средь бесчисленных корыт. Он их всех любил, лелеял, по ночам зерно он сеял. Иногда он пел, но тихо, чтобы не было все лихо. Коловрыт любил поесть, но еды не мог он счесть. С счетом было плохо, у него, у крохи. В школу в детстве не ходил, все ромашки он любил и кусал он их под корень, а потом кидал их в море. Был ведь он счастливым мужем, остальные были хуже. Утром вышел Коловрыт и по сторонам глядит: где же дети, где же эти, те, что были, но забыли, как вернуться всем домой, как копать им перегной. Коловрыт был одинок, у него на лбу был рог, этот рог ведь не спроста, так он думал иногда. А когда все вдруг кончалось, по ночам всем плохо спалось. Ведь любил поспать немножко на оранжевой дорожке и поесть там хоть соседа, это – каждый день победа. Коловрыт любил друзей, как мишуток и зверей, он кормил их и поил их, через год он вдруг затих. Затаился Коловрыт, положил кусок и сыт, а друзей он ненавидел, он во сне их часто видел. Так и жил мой Коловрыт, а теперь он где зарыт? Коловрыт убит был странно, вышел ноченькой он рано, а потом упал на землю, соскочив с дороги в пулю. А сосед все увидал, потащил его в подвал. Там он холодно и точно, хочешь очно, хоть заочно, научил он Коловрыта все сосчитывать корыта. Научился Коловрыт, а потом узнал – убит. Нету больше Коловрыта, биография замыта.
Коловрыта дети где-то бродят точно, все одеты. Рассказать о них хотел я, мне понравилась затея. Старший сын был – Коловрот, он потомок еще тот. Весь в отца пошел сынок, он теперь ведет урок. Коловрот – учитель красный, по ночам к детям опасный тащит тело Коловрот, он берет всем и дает. Был любим его предмет, обожал его весь свет. Анатомия светла и для каждого тепла. Коловрот был и психолог, покупал себе каталог, он дарил детям цветы, обращался всем на ты. Он дарил кому-то палку, забывал он про нахалку. Одевает Коловрот, словно маленький он крот, красно-белы галстук, берет в руки скалку и идет он убивать, по ночам во сне мечтать. Тихо, весело живет наш любимец Коловрот. Спит он часто под кроватью, гордо высится он статью, часто пьет, не курит вовсе, как убьет и станет толще. Но пора прощаться с ним, с башмаков уже горим.
Ребята, плиз, если хотите, присылайте продолжения рассказа на ящик ttlsd@narod.ru, коллективное творчество типа будет. Я же никого не заставляю, но чтоб вы все сдохли, если прочитали и не прислали продолжение. Про еще одного члена семьи. Честно буду ждать.